Елена Шварц. На повороте в Гефсиманию.

СОЛО НА РАСКАЛЕННОЙ ТРУБЕ

Под пятками разряды —
Красный ток кидает тело вверх,
Пробегая по жилам,
Зажигает фонарь головы.
Тут невесомых бабочек
Слетается толпа,
Они хотят огня поесть
И пламени испить.
Промерзлый островной маяк
Зрачком летит на полюс,
А волны говорят ему,
Таща его за пояс:
Ты знаешь — сколько лет Земля
Металась под деревьями?
Тяня к бегущим пяткам шнур,
Устала дева бедная.
Она копала из ядра
И грызла свою мантию,
Чтобы в неведомых морях
Дрожал, мерцал маяк.
Зачем же этот потный труд
Земли и ветхих жил?
Чтоб стая легких мотыльков
Сгорела в соль и пыль.
Жилы цокают, искрятся волоса...
Как пристальны к нам небеса!
Как рвутся в уши голоса!
Как изнурительна любовь
Земли — что хочет вверх ползти
И в позвонках песнь завести.
Из подземелья, из-под пола,
Из мрака — слышно ли Тебе
Мое без передышки соло
На раскаленной на трубе?

На повороте в Гефсиманию
Я долго спичку зажигала,
Смотрела на ее метания —
Она погасла. Все сначала.
Печально пламя колыхало
В почти нечуемом ветру —
И я надеялась, я знала:
Она зажжется — я умру.
И, наклонясь в ладоней темь,
К голубоватому зерну —
Я поклонилась вместе с тем
Кедрону, его глуби дну.
И пожалела я о всех,
Кто замирал тут до меня —
О воинствах и мириадах тех,
Кто вздрогнул, видя свет — поверх
Своей бессмертной капельки огня.

КОМЕТА

Раздвоенная желтая комета
Висела посреди Ерусалима,
За три биенья сердца великана
До третьего от Рождества Христова
Тысячелетья. Пьяные любовью,
В мерцающих халатах, круглых шляпах
Хасиды шли по улицам крутым.
Мне было душно в этой тесной жизни.
А тут мне стало страшно. Жив Господь.
А тыщу лет назад еще не знали
Натруженного слова «крестоносец» —
Я на разбитой молнией колонне,
Расколотой прямым глаголом Божьим,
Свой белый свежий вырезала крест.
Над ветхими гробницами пророков
Цикады пели и шуршали шины...
Смоковница живая не засохнет.
И сердце, не таясь, соединило
Любовь и страх биением одним,
Бестрепетно вливала яд комета,
Живою раной цвел Ерусалим.

ЛЕНИВАЯ ОТКРОВЕННОСТЬ

По ночам чердак выпускает
Щепотку летучих мышей.
Крыша вдруг отряхает
Пригоршню птичек (иль вшей?)

В мучительном опьяненье
Вращается звездный круг,
Усильями мускулистых
И грубых толкаемый рук.

Господь, великан двуногий,
Распахивает времени новь,
Капли небесного пота
Падают в нашу кровь.

Ты знаешь, когда человеку
Остается немного жить,
То жизнь уже не скрывает
Мелких тайн своих.

Она ленится припрятать
Изъеденное лицо,
И звезд бородой падучих
Мотает всю ночь над крыльцом.