Вардан Смбатян (Ереван, Армения)
Перевод с армянского Маргарет Асланян
С неба больше не осыпаются яблоки, сынок.
Боги падают вниз
и боль снежиться,
окутывая бесстрастную обнаженность города.
Эта сказка печальна и неоконченна -
не рассказывай никому,
впрочем, нет и смысла -
сироты не верят в сказки.
Давай посчитаем частицы неведения
и уснем,
во сне нам приснится то, о чем мечтаем.
Давай уснем -
спящие люди счастливы...
***
Я пишу, потому что говорить мне запретили с детства.
- Замолкни, малой, замолкни,
И шепелявый мой язык,
словно лезвие
вскрыл в крови
все прекрасные и непристойные слова.
Моими друзьями были
чистые листы,
бляди,
Ван Гог, Лорка, Чарэнц,
голодные уличные псы.
Я пишу, чтобы не умереть,
во мне растворились все покойники,
Трагедии, что не скорбили,
искушения нереализованных преступлений.
Я несу в себе адамовы грехи,
грехи красивые и несвершимые.
Во мне накопилась
бездна слов,
каждое несказанное слово - невыпущенная пуля,
мой взрыв запаздывает.
слова, красные и черные рифмы,
партитуры страдания,
не имеющие синонимов,
драйв, огонь и рок
полнолунных мечтаний,
Фрэди поет на трех октавах
моего мозга.
Огонь, огонь, я горю,
Взрываюсь без боли -
я пишу,
пишу...
***
Лучшими стихами
были мои слезы,
я высушил их в каждой подушке,
на страницах старых книг,
чтоб никто не увидел,
чтоб никто не узнал.
-Стыдно, мужчины не плачут, -
повторяет голос матери
в моем усталом черепе.
Мужчины умирают без крика,
усваивая боль в животе
Я давно уже не плачу мама,
ты убила во мне нежность,
прозаический сентимент.
Я сейчас обычный
словолюб...
***
И воды не знают
что такое смерть.
Города, плывущие в них -
пересекаются в песке.
Небо - душа засохших вод,
разбросанная в белых облаках.
И воды сеют Время
от самотекущей скорби,
болезни Памяти,
воды никогда не узнают,
что такое людской прах.
***
Стефано Даниель (Милан, Италия)
Перевод с итальянского Наталии Гулейковой
Бескрылая
ласточка
Перевод
посвящается Осипу Мандельштаму
«Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней вернется
На крыльях срезанных с прозрачными играть.»
Я пишу о тебе
отрешенно идущей сквозь толпу лиц
в масках из предрассудков и клеветы
в дешевых масках с местного рынка
я пишу о тебе
о той, которой они обрезали крылья
растоптав твои идеалы и великие замыслы
на корню, в их самом первом зачатке
я пишу о тебе,
кричащей миру о своем равнодушии
о существовании, далеком от успехов и суеты
передвинувшей свою жизнь в мизантропию
я пишу о тебе
о той, которая вечером ложится на лугу
и простирает пальцы к звездам
желая приласкать их
в то время как луна ликует и блестит
заливая тебя своим светом
я пишу о тебе
чтобы жаркий ветер, скрытый в этих строках
смог бы смягчить твое сердце
я пишу о тебе,
о твоем виртуозном уходе к несчастьям
о твоей проклятой убежденности в том
что ты навсегда разучилась любить
я пишу о тебе,
о ласточке, у которой нет крыльев.
***
Сабрина Фоскини (Милан, Италия)
Перевод с итальянского Наталии Гулейковой
Гавриил
Я вошел через окно
и приземлился в комнате,
как листья с их деревьев,
окрашенные временем вина в багрянец.
Я сделал несколько шагов,
дотрагиваясь до земли,
как меня учили, чтобы не испугать ее.
Она была из этих, смертных и бескрылых.
Ее лицо напоминало моего отца,
но было более прекрасным.
Думаю, вот эта разница зовется «женщиной».
Она — раба господня мира, затаившего дыханье,
и я — посланец неба,
увидев красоту ее испуга и грацию защиты,
готов обвешаться с песком мешками,
чтобы остаться рядом и служить ей.
Я ей благовестил лучом,
что поселился в ее лоне,
как яркое светило.
Она еще не знала таинство рождения,
и, ангел, я, что мог бы ей сказать?
Она поверила тому, чего не знала,
почувствовав, что перед этим
мы с ней равны.
Уверовав в меня, как я в нее саму же,
сопровождали мы друг друга.
Мне так хотелось подняться в небо вместе с ней,
чтоб моим братьям показать ее,
они б меня спросили, когда бы я вернулся,
о ее лице, и я бы был не в силах описать.
Она сомкнула пальцы, чтоб защитить тот луч,
что оставался в чреве.
Перстом коснувшись ее рук,
вложив в них лилию, как скипетр,
я уношу с собой медовый запах, —
её олицетворение.
***
Элейн Феинстейн (Бутл ,Великобритания)
Перевод с английского Елены Рапли
Вариация на
поэму Ахматовой
Она пила за
свой разбитый дом.
Мой дом пока что цел.
Тогда за одиночество мой тост,
которое бывает в браке.
Я пью за твой враждебный взгляд,
за наши ссоры, за твою неверность,
за то, чему противился ты всех сильней:
что Бог тебя не выбрал, чтоб спасти,
а пожалел меня.
***
Руки
Из цикла
«Разговаривая с мертвым»
Мы знали друг о
друге все и сразу, как брат с сестрой
когда мы за руки держались, одно твое прикосновенье
меня счастливой делало безмерно.
Держи мою
ладонь, сказал ты мне в больнице.
Твои ладони
были сильные, большие, и нежные при этом
как у отцов из средиземноморья,
когда они детей своих ласкают.
Держи мою
ладонь, ты мне сказал. Я чувствую,
я не умру, пока ты рядом.
Ты за руку меня
держал, когда мы шли на первый наш полет
и в зале оперном, и сидя на диване, когда хотел ты
со мною вместе фильм смотреть .
Держи мою
ладонь, ты мне сказал. А я усну
и даже не пойму, что мы не вместе.
***
Афганец
Вчера взяла
такси. Шофером был афганец,
проживший в Лондоне довольно долго.
Он говорил мне, что больше всего он страдает
от сознания того, что вокруг никому до него нету дела.
Ничего не достиг, не добился.
И окружающие
редко сподвигают на что-то большее,
Чем угрызения совести иль вспышки гнева.
Он здесь в изгнании. Сегодня вечером я одинока,
совсем как женщина, что неодетая сидит,
в спальне «Номера» Эдварда Хоппера.
***
Карина Сарсенова (Кокшетау, Казахстан)
Перевод Анастасии Шульц
О
вдохновении
Я собираю
звёздное свеченье,
Сияющую неба
благодать…
И прячу в
сердце как благословенье,
Как Высших
Духов солнечную рать…
Я собираю
звёздные высоты,
Пейзажи
запредельностей миров…
В
воображенье прячу их в оплоты,
В касания
истоков всех основ…
Межзвёздные
я собираю тени,
Потусторонность
Света и тепла…
Вплетаю их я
в ложе сновидений,
В дворцы из
пепла, замки из песка…
Я собираю
звёздное дыханье,
Сознаний
ритмы, пульсов круговерть,
Звучанье
истин, чувств перекликанье,
Следы шагов
по жизни через смерть…
«Я не боюсь
открытий запоздалых…»
Я не боюсь
открытий запоздалых,
И неурочных
мыслей, и идей.
И недругов,
собой больших и малых,
И нелюдей, и
худших из людей.
Я не боюсь
прогорклого безвкусья
Той радости,
что уж и не нужна,
Того души
немого захолустья,
Бесчувствием
где стынет тишина.
И
повсеместной щедрости страданий,
И слепоты
собратьев не боюсь.
Противоречий
смыслов и названий,
И слов, и
действий мне не тяжек груз.
Неисполнимых
не страшусь обетов,
И обещаний
внятна пустота.
И
устарелость правил и советов
Не схоронит
в могиле у креста.
Не обесточит
миропониманье,
И не линчует
жизни красоту.
Не страх,
любовь ведёт моё призванье
По
восхожденья тонкому мосту!
***
«А времена летели
и летели…»
А времена
летели и летели…
Неслись
былого тени сквозь века…
Сменялись
веры, и миры, и цели,
Но не
скудела Бытия река…
Бурлила
жизнь, вскипала в междулетьях,
На поворотах
мировых путей…
Вновь мрак
тонул в сияющем рассвете,
Что
возрождает жизни из смертей…
И миллиарды
судеб и сражений,
И
ангельских, и дьявольских пиров,
Безумий и
спасительных решений
Себя питали
силою Основ…
И
поднимались, падая, страдая…
И,
отрешаясь, обретали всё…
И ад, и рай
в себе лишь узнавали,
Но к Богу
шли единою стезёй.
***
«Я люблю,
люблю твоё дыханье…»
Я люблю,
люблю твоё дыханье…
Шелест ветра
в полутьме ночной…
И ресниц
безумное порханье
Над парящей
между снов душой…
Я люблю,
люблю твои касанья
Средь
снующих в хаосе теней…
Так и не
слетевшие признанья
С губ твоих
и с памяти твоей…
Я люблю,
люблю моё звучанье —
Имя, что
прошепчешь в тишине,
Как любви
неспящей заклинанье,
Бога вздох в
сердечной глубине…
«Нагая я в
любви перед тобой…»
Нагая я в
любви перед тобой.
Нагая я и в
страхе, и в надежде.
И ангелов
неотвратимый строй
С меня
срывает маски и одежды.
Нагая я,
такая, как и есть.
Без
приукрас, без хвастовства, без грима.
Ты для меня
– что было, будет, есть.
Ты для меня
– единственно любимый.
Нагая я. И
жизни торжество
Врывается в
духовные предтечи.
И то, что
болью истинной прошло,
Со временем
поможет и излечит.
***
«Любовь как
чудо единенья…»
Любовь как
чудо единенья…
Любовь как
смысл Бытия…
Любовь как
сила для прощенья…
Любовь как
вечности стезя…
Любовь как
мира постиженье…
Любовь как
таинство души…
Любовь как
зла опроверженье…
Любовь как
истинность вершин…
Любовь как
счастьем исцеленье…
Любовь как
творчества расцвет…
Любовь как
жизнью наслажденье…
Любовь как
Бога тёплый свет…
***
Лениза Валиева (Татарстан)
Перевод с татарского Антона Деверьева
Я стою на скале — одна.
С целым миром обручена.
Надо мною — небо без дна.
Подо мною — море без дна.
Ветер волосы треплет мне,
на волне танцует звезда.
Солнце путь уступает луне —
так в истории завсегда.
Присмиреет девятый вал,
ветры стихнут, вздохнув тяжело —
лишь бы Царь Ночù простирал
над землею свое крыло.
Пусть основа ночи черна,
но, являя лучистый лик,
нà небо выплывает луна —
и в божественный этот миг
Царь Ночи подбирает слова
к лунным нотам. Собою горда,
прибавляя ночи волшебства,
на волне танцует звезда.
***
Рауф Галимов
(Узбекистан)
Перевод с узбекского Анны Устиновой
Моя Земля
Я положил ладонь свою на землю,
на выпуклую, словно грудь любимой, –
в ней теплота ласкающая дремлет,
в ней бродит кровь – почти неуловимо.
Она моя – рождающая в муках
и хлеб, и слово завтрашнего утра.
Когда ее беру я в обе руки,
я вижу в ней,
что мир
устроен мудро.
Она во всем до горьких слез понятна,
и в силе, и в растрате сил напрасной…
У рожениц лицо бывает в пятнах,
но что улыбки рожениц прекрасней?!
И пусть в лицо ей дует ветер злобы,
нет, пеплом не посыплю я главу.
Мы с ней – навек,
нерасторжимы оба,
а с ней, – я верю, – все переживу.
В гостях у грусти
– Ты грустишь, – мне твердят…
Да, грущу…
Но сочувствия я не ищу.
Я не весел сегодня, не зол,
к умной грусти я в гости пришел…
К прозорливой и чуткой в тиши,
к умудренному зренью души.
С этой грустью у сердца на дне
побывать
хочу наедине.
Побывать,
Помолчать.
Посидеть.
Чтоб светлей на людей посмотреть,
чтоб с рассветом поверилось вновь,
что на свете бывает любовь.
Я уйду от нее… Я уйду…
Но хотел бы шепнуть на ходу:
если вы не грустили, любя,
значит – вы обокрали себя.
Целомудрие
Свет листвы – размытый, переменчивый –
белое лицо ей золотил…
Малыша кормила грудью женщина –
тихая от неизбывных сил.
Воздух стыл – почти как на окраине…
Свет ласкал расстегнутую грудь…
Я отвел глаза, чтобы нечаянно
По-мужски ее не оглянуть.
Здесь свершалось жизненное таинство,
здесь был мир извечной чистоты…
В этот миг я мог поверить в аиста,
что детей приносит под кусты.
Хозяйка
…И вот стихи.
Они, как новый дом,
еще ничьим дыханьем не согретый,
где пахнет известью и сосняком,
и нет хозяйки, запоздавшей где-то.
Совсем нежданно,
уж, наверно, так,
она войдя,
с порога улыбнется –
в дорожной пыли,
с сумкою в руках,
как у хозяек издавна ведется.
И с ней войдет
ее причуд орда…
И, верно, становясь порой жестокой,
она покончит с грустью навсегда,
как будто пыль смахнув с оконных стекол.
Расставит книги,
вытрет корешки,
в цветных горошках свой халатик вынет,
и, всем законам рифмы вопреки,
по-своему все строчки передвинет.
И будет стих
согрет ее огнем,
и будет стих
звенеть, не уставая.
…Ну, что ж, далекая,
вселяйся в дом
и будь хозяйкой,
если ты –
такая.